|
|
13 Ноября 2007
Рождение монастыря. Статья журнала "ФОМА" о Клыкове.
Как появляются на Земле монастыри? Людям, которые не очень хорошо знакомы с жизнью Церкви, может показаться, что это просто результат административного решения церковного руководства: начальство распорядилось, составили проект, выделили деньги, людей, технику и через запланированный срок — пожалуйста! Еще один монастырь готов к заселению монахами!
Но как же далеки от реальности подобные фантазии…
На самом деле, любой монастырь не строится, а — рождается. Он возникает на стыке человеческой самоотверженности, решимости посвятить свою жизнь спасению души и — благодатной помощи свыше, которой Господь отвечает на такую устремленность человека к Небу. Даже не очень искушенные в вопросах истории Церкви люди знают, что Троице-Сергиева лавра начиналась именно с такой решимости, проявленной преподобным Сергием, Киево-Печерская — с преподобных Антония и Феодосия, Соловки — с Зосимы и Савватия… Но эти монастыри появились очень давно. И нам порой трудно поверить, что и в наши дни новый монастырь рождается точно так же, как и столетия назад — из молитвенного подвига человека и Божьего ответа на его молитвы.
Игумен Михаил (Семенов) — наместник одного из самых молодых монастырей на нашей планете: обители в честь Нерукотворного Образа Господня в деревне Клыково (Калужская область) чуть больше десяти лет. Общаясь с отцом Михаилом, мы получили уникальную возможность познакомить читателей с удивительной историей, что называется, из первых рук, поскольку о.Михаил стоял у самых истоков этого чуда Божия — рождения нового монастыря.
Что я здесь делаю?
С чего начиналось Клыково? Трудно сказать… Я тогда, в начале девяностых только приехал в Оптину пустынь, трудился на послушании, снабжением занимался. И, прожив там больше года, с грустью вынужден был констатировать: у себя дома, в Крыму, читая книги Отцов и общаясь с обычным приходским священником, я получил знаний о духовной жизни больше, чем за год жизни в монастыре. Дело в том, что монахи тогда нас, паломников, попросту избегали, сторонились. А нам очень не хватало именно такого, личного общения с более опытными христианами. Возник какой-то духовный вакуум, который необходимо было заполнить. И мы нашли себе отдушину. Неподалеку от Оптиной в деревне Новоказачье жил на покое старенький иеромонах, отец Петр. Когда-то он был насельником Почаевской лавры, прошел через советские лагеря, отсидел одиннадцать лет. Когда открылся Оптинский монастырь, его позвали туда, но отец Петр отказался. Он остался жить в деревне, в своем домике, а в Оптину иногда ездил на службы — молился, причащался… В один из таких его приездов мы и познакомились. Я и еще человек семь таких же молодых паломников начали навещать отца Петра. Покупали каких-нибудь продуктов, хлеба, там, пряников, и ехали к нему в Новоказачье. Нельзя сказать, что он как-то особенно нас окормлял или давал духовные наставления. Большей частью мы просто беседовали, отец Петр рассказывал о своей жизни… Но от этого общения веяло тем самым теплом, которого нам так не хватало в монастыре.
И вот, в один прекрасный момент, батюшке предложили стать настоятелем храма в деревне Клыково. Получилось это тоже не совсем обычно. Там жил один человек, Владимир, который купил в Клыково дом и с благословения старца Илия начал практически в одиночку восстанавливать храм — закупил на свои деньги материалы, заказал рамы для окон... Он и предложил владыке назначить отца Петра настоятелем Клыковского храма.
А я ведь уже бывал там раньше. Там неподалеку оптинские поля, и я по хозяйственным делам туда ездил. Увидал храм разрушенный на горе и пошел посмотреть. Тогда никакой ограды здесь, конечно, не было. Я вышел на пригорок, посмотрел на всю эту красоту — на реку, луга… У меня прямо душа наполнилась каким-то новым чувством, как будто свежего воздуха наконец вдохнул вдоволь. Помню, подумал тогда: вот это да! Я тут занимаюсь непонятно чем, а жизнь-то — вот она, вот где красота Божия. В то время в Оптиной среди паломников была такая смешная многоступенчатая иерархия: дали тебе рабочий халат — ты уже достойный человек, не новичок; подрясник — ты вообще великий… А уж если кого в братской трапезной благословили обедать — тут все! Человек начинал ходить по монастырю — вот так, с высоко поднятой головой! Я смотрел на все это и думал: «Как же так? Почему? И что я-то тут делаю? Я ведь из мира уходил именно от этого, от этой дурацкой системы отношений, я в школе все это видел, потом - в армии, , пришел в монастырь, а тут, оказывается — то же самое, опять какой-то карьеризм…» Такие вот мысли тогда в голове крутились.
А здесь стою на берегу и сердце замирает — какая красота! И такими глупыми и никчемными показались мне все эти дрязги…
И вот, возвращаюсь из очередной командировки в монастырь, а там — отец Петр. Хватает меня за рукав, глаза горят, счастливый: пойдем, говорит, меня владыка благословил, будем храм восстанавливать, пойдем! Маленький такой, батюшка был, сухонький… Я говорю ему: если отец Илий благословит, конечно, пойду. А сам уже как шарик воздушный: только нитку отпусти и сразу — фьюить! В Клыково, как — в небо! И когда отец Илий начал паломников набирать для восстановления Клыковского храма, я не выдержал и как маленький к нему кинулся: «Батюшка, а я, а я-то как? Можно и мне?» Отец Илий улыбнулся и говорит: «Да-да, конечно, иди и ты, помоги отцу Петру». У меня — будто камень с души.
Битва за богослужение
Насколько я теперь понимаю, первые два года жизни в Клыково Господь просто испытывал нас — выдержим ли? Нет, я был абсолютно уверен, что у нас все получится, тем более и отец Илий нас утешал постоянно. Но два года наша жизнь представляла собой ежедневную борьбу за быт, за какие-то простые вещи, в тогдашних условиях требовавшие от нас невероятных усилий. А самое главное — эти два года были для нас буквально битвой за богослужение. Дело в том, что нынешней дороги к храму тогда не было, да и вообще никакой дороги не было. Была церковь на горе, а вокруг в дождливую погоду — сплошное болото. Наш настоятель отец Петр был уже старенький, он остался жить у себя в деревне, а к нам в Клыково приезжал только служить. И мы возили его на службу и домой. Но весной и осенью грязь становилась вовсе непролазной, и для того, чтобы доставить в храм священника, нам приходилось организовывать целую экспедицию. Зрелище было впечатляющее: трехмостовый вездеход «Урал» тянул в гору по раскисшей глине «уазик», где сидел отец Петр. Такой вот у нас был тогда «папамобиль», на котором мы подвозили батюшку прямо к дверям храма, потому что сразу же от порога начиналась почти полуметровая топь.
Правда, летом здесь было удивительно хорошо даже тогда. Красиво, все в зелени… Не было ни асфальта, ни заборов, ни домов. Просто рай на земле — все заросшее, нетронутое. Тут ведь были еще кусты, деревья, которые мы убрали, когда планировку местности делали. И трава выше человеческого роста! Через эти заросли шли две тропинки, по которым изредка ходили местные жители, но их даже видно не было из за травы. Настоящая пустынь была. Зелень, небо и — тишина…
Но это — летом. А осенью вся округа превращалась в болото. Бывало, идешь в трапезную в кирзовых сапогах и придерживаешь их на каждом шагу рукой, чтобы в грязь не засосало. Так и топаешь — чвак, чвак… Заходишь в трапезную, а там на полу уже вот такой слой глины — братия нанесли. А как по другому? Воды-то не было, мы ее бидонами метров за сто из-под горы таскали. Ну, летом или зимой — ладно. А осенью… Тащишь тележку с бидоном по грязи волоком, а сапоги-то придерживать уже и нечем — руки заняты. Пару бидонов на день хватало только на приготовление пищи, ну и посуду помыть. Кто-то один дежурил на кухне, а остальные — работали, работали… Вообще, мы тогда очень много трудились. Где-то до 98-го года вкалывали каждый день часов по восемнадцать, не меньше. Сейчас, уже имея определенный опыт в строительстве, я вспоминаю те времена и думаю иногда: ну чего мы так упирались? Проще было бы нанять рабочих, технику и все можно было сделать гораздо меньшей кровью. Но если посмотреть глубже, то не так все просто. Душа жаждала подвига, и эта наша работа тоже была частью подвижничества. Мы старались подражать древним монахам — молились, уничижали плоть тяжелым трудом, питались очень скудно. Нас ведь никто не обязан был снабжать продуктами, и финансирования никакого не было. Что люди принесут, тем и жили. Бывало, что на семерых — одна буханка хлеба и неизвестно будет ли завтра хоть такое пропитание. Но мы твердо решили остаться здесь, полностью положились на волю Божию. И Господь посылал нам все необходимое, иногда вовсе уж каким-то удивительным образом.
На «газончике» — в Тамбов
Когда мы сюда пришли, здесь уже не совсем голое место было. Владимир оставил нам свой домик, стройматериалы… Мы в течение месяца застеклили один придел храма, сложили печку, построили временный иконостас из фанеры, кровлю поправили. В общем, через месяц уже можно было служить. Владыка освятил храм малым чином, отец Петр регулярно совершал богослужение, жизнь потихоньку налаживалась. Но дело шло к зиме, а у нас — ни продуктов, ни денег, ни каких-либо реальных перспектив на улучшение материального положения. Как жить дальше — непонятно.
И вдруг приходит ко мне какая-то бабушка, совсем незнакомая, и рассказывает совершенно фантастическую историю: где-то на Тамбовщине, оказывается, есть две деревни, которые еще с советских времен окормлялись монахинями, поселившимися там после хрущевских гонений. Матушек там очень уважали, и они руководили этими деревнями, словно монастырем: решали — когда что сажать, где чего сеять… И вот эта бабушка советует нам туда поехать, поскольку люди там очень доброхотные и любят жертвовать, особенно — монастырям, которых в те времена и было-то всего несколько на всю страну. А тут еще так получилось, что один оптинский инок продал свою квартиру в Москве и купил нам старенькую грузовую машину, «газончик». На этом грузовичке мы и поехали в Тамбовскую область. Нашли там эти деревни, матушек этих… И люди собрали нам все, что могли, от всего, что имели выделили нам какую-то часть. Там вся деревня — одна улица. Мы сначала зашли к матушке, объяснили ей — кто мы, что, да как… Матушка быстренько пробежала по домам, и народ начал выносить к дороге, кто что мог. Нагрузили нам овощей полный кузов. Удивительные люди, низкий им поклон.
Благодаря их помощи мы смогли пережить первую зиму и продолжить работы по восстановлению храма. Питались исключительно овощами — картошкой, капустой. Рыбу начали есть году в 97-м — до этого у нас на нее просто денег не было. Тогда, в начале, все деньги, которые у нас появлялись, шли только на стройматериалы для храма и на зарплату наемным рабочим. На себя мы не тратили ни копейки, питались тем, что Господь пошлет. Рацион у нас был тогда такой: рис, чечевица, пальмовое масло из американской гуманитарной помощи, и картошка с квашеной капустой. Все. Так мы прожили здесь первые четыре года.
Мы работали изо всех сил, мы сумели удержаться здесь в те годы, когда и налаженные хозяйства разваливались, но все же какого-то существенного продвижения в деле восстановления храма не было. Я чувствовал, что мы уперлись в какой-то предел: собственных, ли сил, обстоятельств — не знаю. Просто за всеми нашими проблемами ощущался барьер, который мы не могли преодолеть, как ни старались. Но сила Божия совершается в немощи человеческой. И следующий этап нашей жизни начался после приезда в Клыково нашего ангела — матушки Сепфоры.
…Нам с тобой жить вместе
Тут есть интересная предыстория. Матушка Сепфора посетила Оптину, когда я только-только туда приехал, буквально месяц пожил. Вижу: братия — отцы, игумены, иеромонахи — обступили какую-то пожилую женщину, подходят к ней под благословение. Я спросил у одного из монахов: кто это? Он говорит: матушка Сепфора, старица. Ну, я тогда и соваться к ней не стал, не пробиться было. А потом, уже вечером, иду по монастырскому двору, гляжу — матушка Сепфора из Введенского храма выходит. И рядом никого, одна келейница. Я подбежал, говорю: «Матушка, благословите». А она слепенькая была, и спрашивает у меня: «А ты кто?» Я отвечаю: «Паломник, Сергей (меня тогда еще Сергеем звали), тружусь, мол, тут во славу Божию». Матушка помолчала и говорит: «А ты знаешь, что нам с тобой жить вместе?». Я опешил, спрашиваю: «Как — жить? Почему? Где?» А она: «Ничего, потом все узнаешь. Бегай пока, бегай». И пошла дальше. Я стою, ничего не понимаю — о чем она сказала, что это значит? Поинтересовался потом, где матушка проживает, мне сказали — в городе Киреевске, Тульской области. Ну что тут думать? И я благополучно забыл об этом разговоре, пока не начали мы восстанавливать Клыковский храм.
Тут уже отец Илий, духовник Оптинского монастыря, мне сказал: «Езжай в Киреевск к матушке Сепфоре. Она вам объяснит — что и как по монастырю делать нужно». Я опять не понял, зачем ехать в какой-то Киреевск, когда сам старец — вот он, здесь, рядом? А он говорит: «Нет, езжай. Вас матушка будет окормлять, а не я». Ну и поехали мы в Киреевск.
А когда приехали, узнали, что, оказывается, в том же 93-м году Матерь Божия явилась матушке Сепфоре и сказала ей: «Ты будешь жить в Клыково, жди, за тобой оттуда приедут». И она два года нас ждала. Мне оптинские братия потом рассказывали, что всех, кто приезжал к матушке тогда, она спрашивала: «Вы не из Клыкова?» А никто ведь тогда и не знал, что это такое — Клыково. Ну что здесь было в то время? Разрушенный храм, болото и семь молодых безумцев, взявшихся за непосильное дело. К нам тогда никто всерьез и не относился, не верили, что у нас что-то получится… А матушка нас ждала. И когда мы приехали, она сразу стала рассказывать — что и где мы построим, как это должно быть… За один вечер столько всего наговорила, что я сидел, оторопевший, и думал: «Вот это да! Тут храм еще не восстановлен, а матушка уже и о гостинице говорит, и о братских корпусах!» А еще она объяснила нам, как нужно просить помощь у благотворителей, и велела ехать в Москву, пообещав за нас молиться.
На следующий день мы приехали в столицу, и в первой же фирме, в которую мы обратились за помощью, нам сразу дали крупную сумму денег. Секрета тут никакого не было, просто матушка сказала: «Нужно говорить не «пожертвуйте», а «сотворите святую милость». И мы в дальнейшем только так обращались, и в письмах так же писали. И дело у нас пошло на лад, появились благодетели, стройка двинулась… Но дело конечно же не только в правильном обращении. Просто матушка была прозорливая и заранее говорила нам — куда идти и к кому обращаться. Это трудно объяснить, она ведь не адрес называла и не название фирмы… Просто, когда мы приходили в незнакомое место просить о помощи, то вдруг с радостью понимали — именно об этом месте матушка нам и говорила, его описывала. Конечно, иногда и ни с чем приходилось уходить — не каждый раз нам везло. Но — пошло тогда дело матушкиными молитвами! Да как пошло, пошло, так и до сих пор не останавливается!
В тот, первый наш приезд матушка и рассказала, что Матерь Божия благословила ее ехать к нам, в Клыково. У меня тогда родители в Крыму дом продали и решили все эти деньги отдать на храм. На них мы кое-как продолжили работы во второй год нашей жизни в Клыково, и на них же начали тогда строить домик для братии. Матушка меня и спрашивает: «Ты дом строишь?» — Я говорю: «Строю».— А она: «Давай, строй быстрее, я приеду к Вам жить». Я, если честно, тогда всерьез к ее словам не отнесся, по той причине, что это наше болото я и сам оценивал — как болото. А она — старица видная, уважаемая. Оптинцы все ее знали… И потом, как раз тогда сам наместник Оптиной пустыни уже готовил для нее дом в скиту, келейницу ей там определил. И об этом я тоже знал, и думал: «Ну, куда она в это болото к нам поедет?» А еще у нас ведь нищета тогда была страшная, мы и себя-то не могли обеспечить, жили впроголодь, а она — старенькая женщина, слепенькая, за ней уход нужен особый… Короче, не верил я, что она и впрямь к нам приедет, думал — пошутила. Но матушка такая настойчивая была, каждый мой приезд приступала ко мне: «Построил домик? Достраивай скорее, я уже собралась».
Рядом с ангелом
Закончить дом нам удалось только к новому 1996 году. Под Рождество мы ее сюда привезли. Тут и получился у меня конфуз. Я этот дом почти весь своими руками сделал. И вот, добиваю последние гвозди, притащили мы диван какой-то, палас на пол, ну мало-мальски все в порядок привели, матушку привезли, и тут я вдруг понимаю, что печку-то мы так ни разу и не топили! Заработались и забыли протопить. Так и привезли матушку в нетопленый дом. В январе! Я расстроился ужасно, но матушка… Вот молодец, она такая стойкая была, все ей нипочем: ну холодно и холодно… Подумаешь, проблема! А ведь девяносто девять лет человеку. Мы ей платков теплых надавали, она укуталась и сидит, счастливая такая: «Ой, домик, наконец-то! Как хорошо, ну, слава Богу, приехала!» Потом оптинские монахи приезжали, хотели ее к себе увезти. Ну представьте: наместник благословил, дом для нее готов в скиту роскошный, а тут — какое-то Клыково, изба непонятная, никаких условий… Но матушка осталась с нами.
И стали мы, как она и говорила, жить вместе.
Лучше времени я в своей жизни не помню. Будто чаша наполнилась, все наши труды, все лишения — все это наконец начало приносить плод. Дело двинулось. Мы продолжали работать по восемнадцать часов, но как же легко все это, когда рядом молится святой человек… Об этом рассказывать можно очень долго. Вот лишь один случай, интересный. Познакомились мы в Москве с человеком, который торговал автомобилями. Ну, познакомились, он денег нам дал. Мы приехали в Клыково, радостные: «Матушка, мол, так и так, человек какой хороший, помог нам!» А матушка в ответ: «Ну, он вам еще и машину подарит». И точно — мы в следующий раз приезжаем к нему, а он спрашивает: «Вы на чем приехали?» Мы говорим «Да вот, на автобусе». Мы ни о чем его и не просили, а он: «Я вам машину подарю. У меня новая партия «Волг» уже стоит, сейчас документы придут, и можете забирать, какая понравится».
А тогда, в середине девяностых, «Волги» шли с конвейера сырые, сыпались, ломались, качество машин было отвратительное, и я об этом знал. И к матушке за помощью обратился, говорю: «Матушка, дарит человек машину, но вот какая незадача: как бы нам такую машину выбрать, чтоб не ломучая была, чтоб ездила хорошо, без проблем, посоветуйте». Ну, казалось бы, что может быть более далеким для слепой столетней старицы, чем — выбор автомобиля? А матушка помолчала, подумала и говорит: «Ладно. Ты знаешь, она будет такая, особенная, не как другие машины. На ней будет крестик, а еще — три троечки и число ангелов. Ты сам увидишь». Приехали мы с нашим казначеем отцом Никоном в Москву, вышли на площадку, где машины эти стоят. А там — одни «Волги», и все одинаковые, серые. Ну, думаю, и где ж тут особенная? У нее что, колеса квадратные должны быть, что ли? И — крестик… Где он может стоять на машине, это же ведь не «скорая помощь». Непонятно. Делать нечего, подошли к первой попавшейся машине, я попросил продавца завести двигатель. Двигатель работает плохо, неровно, стучит. Я в этом разбираюсь немного. Посмотрел на номер кузова — никаких троек нет. И вдруг гляжу, рядом стоит машина. Все вокруг новенькие, блестят, а эта грязная, в пылюке вся и колесо переднее спущено. Но главное — на капоте, пальцем кто-то крест нарисовал! Я сразу говорю хозяину: «Давай вот эту». А отец Никон смотрит на меня, как на больного: «Ты что, глянь — сколько нормальных машин вокруг». Я: «Ничего, эту берем». Отец Никон чуть не плачет: «Ой, да тут же колесо проколото, да посмотри, какая она грязная!» Я ему: «Ну что ты, ну загоним ее сейчас на мойку — будет чистая. А колесо с любой машины сейчас отвинтим и поменяем: пять минут делов-то, успокойся». Продавцу говорю: давай, заводи. Он завел — двигатель работает отлично, просто поет! Я на кузов глядь, а там номер: 333 144! Все, говорю, эту берем.
Вот так и жили. Это один такой случай, а сколько их было… Жила с нами матушка Сепфора — словно ангел рядом жил. Мне в то время иногда казалось, будто между Небом и землей вообще нет никакой дистанции, настолько эта помощь свыше по ее молитвам была очевидна.
Десять лет уже, как отошла она ко Господу, а мне до сих пор кажется, будто все это только вчера было…
Победить болото
Я иногда спрашиваю себя: зачем мне все это было нужно, монастырей ведь много на свете, для чего было еще один строить? Спрашиваю и не нахожу одного исчерпывающего ответа. Наверное, есть в этом и духовный смысл. Ведь в честь Нерукотворного Образа ни одного монастыря кроме нашего во всем мире нет, и не было никогда, а святыня это большая. И потом, не благословил бы Господь наши начинания, если бы они были просто нашей блажью, прихотью, пускай и благочестивой. Если обо мне говорить, то я всегда хотел, чтобы вот так, с нуля все начать, на новом месте. Я знал, как жизнь устроена в других монастырях, и очень хотел избежать здесь в Клыково тех ошибок, которые там видел. Удалось ли это, или нет — трудно сказать. Время покажет…
Разве Нил Сорский, например, искал обоснование тому, что ушел в заволжские леса? Да нет, просто ушел и жил, молился… Думаю, все же не стоит тут искать подробных объяснений и смыслов. Монастырь не нужно рассматривать как какой-то центр кристализации культурных процессов или политической жизни. Когда мы пришли сюда, нам всем хотелось лишь одного — уединенной жизни, посвященной Господу. Ради этого и старались. А весь этот наш строительный размах, все, что сейчас можно здесь увидеть… Это уже потом, в силу различных причин появилось. Я-то совсем не так хотел все здесь сделать. Я думал просто отремонтировать храм и вокруг него построить домики для братии. Пришел брат, пожил здесь — закрепился. Все вместе собрались, нарубили веток, глиной обмазали, печку сложили — живи! Дрова — в лесу. И все. Я такой жизни здесь хотел, совсем простой. Но оптинский старец отец Илий говорил: «Так нельзя, так не получится». Я не стал спорить. Вот, строим теперь братский корпус на восемьдесят келий, с домовым храмом, трапезной, даже зимний сад у нас будет…
Да и многое другое тоже — не наша идея. Ну вот, например — стена вокруг территории. Это уже владыка сказал: «Построите ограду, братские корпуса, тогда будем говорить о статусе монастыря». Статус нам был необходим, потому что без него нельзя братию в монахи постригать. И мы построили корпуса, построили стену эту с башнями… Но и от своей первоначальной идеи я все же совсем не отказался. Мы тут выкупили землю вокруг монастыря и собираемся впоследствии строить домики тем, кто созреет для скитской жизни. Монастырь будет центром, а рядом — скит.
Я очень боюсь, чтобы наша жизнь здесь в Клыково не превратилась постепенно в такое размеренное, благоустроенное существование, боюсь застоя. Очень легко скатиться в это и забыть — для чего ты вообще сюда пришел. Тогда — все, тогда монастырь превращается в какой-то дом престарелых с богослужением и совершением треб, а монастырем быть перестает. Я очень этого не хочу, тормошу братию, стараемся все вместе удержаться, не ронять планку… Когда мы сюда пришли, здесь было сплошное болото. Мы его победили, сейчас его нет. Но гораздо страшней, когда в болото превращается вся твоя жизнь, когда дух начинает вязнуть в бесчисленных бытовых и хозяйственных заботах настолько, что забываешь о Боге. Вот если и это болото получится победить, значит — все было правильно, все не зря…
Записал Александр ТКАЧЕНКО, журнал "ФОМА"
Архив летописей
|
